durum: sed levius fit patientia quidquid corrigere est nefas
1:0 в пользу осени, Ольга, читай и запоминай это, даже не пытаясь оспорить. В Питере дождливо, холодно и очень сонно. Каждый раз, вставая в восемь утра с постели, я засчитываю это себе как подвиг - в косяки стабильно не вписываюсь на поворотах, подумываю о том, чтобы вставить спички в глаза, и проживаю все на одном дыхании, стараясь не заснуть во время вдоха.
Прошлое письмо тебе я писала еще из лета - странного, непонятного, очень короткого, но - лета, а уже прошел целый месяц и даже больше, а мне столько всего надо тебе рассказать. Со стенами, потолком или полом, или даже плюшевым розовым слоном (лови компромат, подруга) разговаривать, конечно, тоже можно, но эффект уже не тот. По-хорошему, надо усадить человека рядом и долго-долго захлебываться потоком мыслей. Если мне повезет, то уже на этих выходных недостаток общения окупится с лихвой. Давай надеяться, что мне повезет.
По прошествии всего лишь одного месяца я поняла, что человек приспосабливается почти что ко всему - поставила отца к плите, и он даже сделал ужин, представь, даже что-то, сложнее сваренных макарон или пельменей. Расширяем свои возможности каждый день, чтобы не забыть, кто мы.
Мы вообще слишком живучие, понимаешь ли, хотя по закону жанра должны были исчезнуть, как вымерли мамонты или саблезубые тигры, фактически следом за ними. Мы слишком хрупкие, чтобы спокойно жить. И слишком сильные, чтобы сломаться. Золотая середина, истина где-то рядом, агент Малдер нервно курит в коридоре. Не осталось почти ничего святого - я не зву-чу в эту осень, хоть ты убейся, закопайся и не вылезай из-под одеяла. Вокруг все ожидаемо осень хвалят, золотое время, Александр Сергеевич, привет Вам из светлого будущего - а меня воротит от этой искусственности, наигранности - игры на публику. Было бы ради чего играть, собственности. Ради кого.
Открытое шоссе всех моих снов - и бесповоротность. По обочинам ютятся все мои сны, холодные и мокрые, они все выглядят довольно жалкими и облезлыми, стараюсь не думать, что это мое. Хочу в леса, в мокрые сосновые боры, чтобы ноги промокали, чтобы зубы стучали от холода, короче - получать полное физическое и эстетическое удовольствие от жизни.
Отец говорит, что после всего, что я пишу, возникает желание пойти и повеситься, подруга говорит, что я пишу все свои вещи не своим голосом, меня принимают за двадцатилетнюю, за тридцатилетнюю, а у меня нет ни сил, ни желания перед кем-либо оправдываться. Очень хочется спать. Еще хочется на море, целоваться на закате, обниматься на рассвете и не думать о том, что надо зайти на почту, получить деньги или купить себе берет.
Что про учебу - то будь довольна, я учусь. Сравнивая с прошлым годом - почти не прогуливаю, представь. Холера бродит по организму, исправно чихаю, заматываю горло шарфом, мерзну и пью горькие таблетки - но пока держусь.
Все вокруг озабочены до крайности выбором профессии - всерьез что-то примеряют, советуются, читают уйму дополнительной литературы. Понимая всецело, насколько же это фигня, ощущаю себя все равно не в своей тарелке. Я до сих пор не знаю, кем буду, но не волнуюсь ни капли. Как-нибудь.
Собственная неуверенность в своих силах грызет изнутри. Знаю, когда я прилюдно надуваю губы и обиженно говорю, что вообще-то я милая, нежная и ранимая, приятели и знакомые начинают хохотать, хлопать по плечу и говорить "Хорошая шутка, Арь", а между тем это правда. Совершенная правда. Неуверенность - это то, с чем нужно бороться. Кусаю ногти, локти и всех окружающих, рву волосы на голове "как я бесталанна!", а приятели смущенно признаются, что просто боятся, понимаешь ли, боятся что-то писать в ответ на все мое творчество, все, чем я живу, все, что во мне кипит.
То есть вот я психую, а они боятся.
Хэппи-энд.
Птичьи имена вокруг сводят меня с ума. Зовут не Милой, а Льювиллой, а по имени не зовут никогда - знаешь, как я благодарна однокласснице, когда она окликает меня на школьной лестнице "Натали!", звеня этим именем, как браслетом на запястье? Очень мало остается настоящего, осень подчищает все улики, стирает все следы - сложно с ней спорить, Ольга.
Ты можешь?
Я - не могу.
Прошлое письмо тебе я писала еще из лета - странного, непонятного, очень короткого, но - лета, а уже прошел целый месяц и даже больше, а мне столько всего надо тебе рассказать. Со стенами, потолком или полом, или даже плюшевым розовым слоном (лови компромат, подруга) разговаривать, конечно, тоже можно, но эффект уже не тот. По-хорошему, надо усадить человека рядом и долго-долго захлебываться потоком мыслей. Если мне повезет, то уже на этих выходных недостаток общения окупится с лихвой. Давай надеяться, что мне повезет.
По прошествии всего лишь одного месяца я поняла, что человек приспосабливается почти что ко всему - поставила отца к плите, и он даже сделал ужин, представь, даже что-то, сложнее сваренных макарон или пельменей. Расширяем свои возможности каждый день, чтобы не забыть, кто мы.
Мы вообще слишком живучие, понимаешь ли, хотя по закону жанра должны были исчезнуть, как вымерли мамонты или саблезубые тигры, фактически следом за ними. Мы слишком хрупкие, чтобы спокойно жить. И слишком сильные, чтобы сломаться. Золотая середина, истина где-то рядом, агент Малдер нервно курит в коридоре. Не осталось почти ничего святого - я не зву-чу в эту осень, хоть ты убейся, закопайся и не вылезай из-под одеяла. Вокруг все ожидаемо осень хвалят, золотое время, Александр Сергеевич, привет Вам из светлого будущего - а меня воротит от этой искусственности, наигранности - игры на публику. Было бы ради чего играть, собственности. Ради кого.
Открытое шоссе всех моих снов - и бесповоротность. По обочинам ютятся все мои сны, холодные и мокрые, они все выглядят довольно жалкими и облезлыми, стараюсь не думать, что это мое. Хочу в леса, в мокрые сосновые боры, чтобы ноги промокали, чтобы зубы стучали от холода, короче - получать полное физическое и эстетическое удовольствие от жизни.
Отец говорит, что после всего, что я пишу, возникает желание пойти и повеситься, подруга говорит, что я пишу все свои вещи не своим голосом, меня принимают за двадцатилетнюю, за тридцатилетнюю, а у меня нет ни сил, ни желания перед кем-либо оправдываться. Очень хочется спать. Еще хочется на море, целоваться на закате, обниматься на рассвете и не думать о том, что надо зайти на почту, получить деньги или купить себе берет.
Что про учебу - то будь довольна, я учусь. Сравнивая с прошлым годом - почти не прогуливаю, представь. Холера бродит по организму, исправно чихаю, заматываю горло шарфом, мерзну и пью горькие таблетки - но пока держусь.
Все вокруг озабочены до крайности выбором профессии - всерьез что-то примеряют, советуются, читают уйму дополнительной литературы. Понимая всецело, насколько же это фигня, ощущаю себя все равно не в своей тарелке. Я до сих пор не знаю, кем буду, но не волнуюсь ни капли. Как-нибудь.
Собственная неуверенность в своих силах грызет изнутри. Знаю, когда я прилюдно надуваю губы и обиженно говорю, что вообще-то я милая, нежная и ранимая, приятели и знакомые начинают хохотать, хлопать по плечу и говорить "Хорошая шутка, Арь", а между тем это правда. Совершенная правда. Неуверенность - это то, с чем нужно бороться. Кусаю ногти, локти и всех окружающих, рву волосы на голове "как я бесталанна!", а приятели смущенно признаются, что просто боятся, понимаешь ли, боятся что-то писать в ответ на все мое творчество, все, чем я живу, все, что во мне кипит.
То есть вот я психую, а они боятся.
Хэппи-энд.
Птичьи имена вокруг сводят меня с ума. Зовут не Милой, а Льювиллой, а по имени не зовут никогда - знаешь, как я благодарна однокласснице, когда она окликает меня на школьной лестнице "Натали!", звеня этим именем, как браслетом на запястье? Очень мало остается настоящего, осень подчищает все улики, стирает все следы - сложно с ней спорить, Ольга.
Ты можешь?
Я - не могу.